ПРОБЛЕМА ДУШИ И ТЕЛА С КЛИНИЧЕСКОЙ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ

Говоря о своих душевных переживаниях, почти каж­дый из нас использовал для этого такие выражения: «У меня на сердце какая-то тяжесть» или «Это сидит у меня в печенках», или «Ох, как это на меня давит». Но при этом мало кто задумывается над тем, сколько мудрости заключе­но в подобных словах. Суть дела не в том, что каждому языку свойственны собственные фигуральные идиомы, а в том, что в языке отражается то, что существует в действи­тельности.

Остановимся более подробно на последнем выражении. Один талантливый итальянский психотерапевт провел любо­пытный эксперимент. Он погрузил нескольких испытуемых в состояние гипноза и внушил им, что они - бедные мелкие служащие, и что их начальник - жестокий бездушный че­ловек, который постоянно придирается к ним, ругая их за малейший проступок, и поэтому они постоянно находятся под давлением, которое оказывает на них шеф. При этом они должны были терпеть подобное поведение начальника, не протестуя и даже не возмущаясь. И каков же был результат? Психотерапевт попросил сделать рентгеновские снимки всех своих подопечных - одного за другим, - при этом обращая самое пристальное внимание на область желудка, и увидел, что у всех его испытуемых есть изменения в так называемом поглотителе воздуха, то есть на каждом рентге­новском снимке было четко видно, что благодаря аномаль­ному поступлению воздуха их желудок расширился - бес­сознательно и непроизвольно. Но точно такой же бессоз­нательный и непроизвольный процесс можно наблюдать у тех пациентов, которые страдают так называемой аэрофагией (чрезмерным заглатыванием воздуха) и у которых по­добным же образом расширяется желудок - вследствие подъема диафрагмы и давления снизу на сердце, причем этот процесс может проистекать в самых различных фор­мах; правда, не приводя к каким-либо серьезным последст­виям. Если внимательно присмотреться к истории болезни таких людей, то во многих случаях окажется, что на них все время что-то давило - и что это был не только воз­дух: причиной этого являлись те или иные душевные пере­живания, какие-либо неприятности, произошедшие с ними; но об этом подобные пациенты, похоже, никогда не заду­мывались.

Этот факт убедительно доказывает, что сегодня, когда медицине известно уже очень многое о взаимосвязи души и тела, почти не делается попыток ставить диагноз и лечить больных людей, обращая внимание не только на симпто­мы болезней, но в первую очередь на самого человека, другими словами - на человека как переживающее и стра­дающее существо.

Правда, многим хорошо известно, что существует так называемая психосоматическая медицина, которая как раз и занимается внутренними соотношениями между духовным и физическим состояниями человека. Однако для того, чтобы каждый ее выстрел попадал точно в цель, нужно положить в основу изучения любого нарушения здоровья человека и физическое состояние его тела, и соответствующие переживания его души. Основной принцип психосоматической ме­дицины можно сформулировать следующим образом: забо­левания тела напрямую связаны с негативными душевными переживаниями. Но это нельзя считать непреложной исти­ной. И когда мне доказывают, что, например, приступы сте­нокардии - иногда сознательно, иногда бессознательно - вызываются душевным волнением, связанным с чувством сильного страха, я выдвигаю следующее возражение: хоро­шо известно, что подобный сердечный приступ может быть вызван не только испытываемым чувством страха, но и радостным возбуждением. Можно вспомнить случаи, когда матери, встречая своих сыновей, вернувшихся домой из дли­тельного плена, падали как подкошенные от сильного сер­дечного приступа. Никто не будет спорить с тем, что тело человека является зеркалом его души. Но когда в этом зеркале отражаются темные пятна, сама душа, показываю­щая физическое состояние тела, несмотря на это может быть абсолютно нормальной. Тем самым я хочу подчерк­нуть, что все происходящее с телом человека ни в коей мере не связано напрямую с его душевными переживаниями и что все телесные заболевания отнюдь не являются при­знаком отсутствия гармонии в душе заболевшего человека. Итак, мы установили: все происходящее в душе челове­ка может оказывать сильное влияние на его физическое состояние, - но если задаться вопросом, а верно ли обратное утверждение, то есть влияет ли физическое, телесное, мате­риальное на духовное состояние человека, то я ответил бы на этот вопрос утвердительно и подкрепил бы свое утверж­дение многочисленными известными мне фактами. Пока же я ограничусь примерами из своей собственной практики и поясню свою мысль следующими клиническими наблюдени­ями: существуют люди, которые страдают от нарушения функции щитовидной железы; с этим телесным недугом свя­зано определенное психическое состояние, а именно склон­ность указанных пациентов - и я могу это показать на многих примерах - к эмоциям, вызываемым страхом, и, в особенности, боязнью пространства (к так называемой аго­рафобии). Используя соответствующие медикаменты, то есть терапевтические средства, направленные на уменьшение ак­тивности щитовидной железы, удается справиться как с дан­ным гормональным нарушением, так и со связанной с ним боязливостью. Однако, поскольку речь идет о проблеме взаимосвязи души и тела, читателя в первую очередь инте­ресует следующее: насколько соответствуют истине мои заключительные рассуждения, которые я здесь кратко из­ложил, и смогу ли я отважиться на утверждение, что лю­бой страх является, по сути дела, страхом совести. А по­скольку из вышесказанного следует, что чрезмерная выра­ботка гормона щитовидной железой приводит к появлению у пациентов чувства страха, придется сделать следующий шаг и заявить, что совесть есть не что иное, как гормон щитовидной железы.

Очень многие - в не меньшей степени, чем я сам, - посчитали бы подобный вывод ложным и смехотворным. Но вот один профессор медицинского факультета из Калифорнии сумел отважиться на подобное заключение. Он исходил из противоположного факта: не повышенной, а пониженной функции щитовидной железы - и установил следующее. Когда он лечил одного кретина (то есть индивидуума, стра­давшего снижением функции щитовидной железы и вследст­вие этого сильно отставшего в своем духовном развитии), давая ему гормон щитовидки, то вскоре с удивлением отме­тил повышение коэффициента интеллекта данного больно­го, что впоследствии было подтверждено соответствующими тестами. Одним словом, новые силы духа создали новую личность. Следовательно - совершенно серьезно утверж­дал мой калифорнийский коллега, - дух есть не что иное, как гормон щитовидной железы.

Или возьмем другой пример. Есть люди, страдающие довольно своеобразным заболеванием: все кажется им бес­конечно чуждым, и даже сами себе они кажутся чужими. Мы, психиатры, в таких случаях говорим о ярко выраженном отчуждении, или о синдроме деперсонализации. Он про­является при самых разных душевных заболеваниях, однако сам по себе является достаточно безобидным. Я мог бы по­казать, что во многих случаях это нарушение психического здоровья человека вызывается явным недостатком выработки гормона надпочечными железами. Нормальное чувство персонализации, то есть нормальное осознание собственного Я, при нормализации выработки указанного гормона появля­ется вновь. Но из всего сказанного я бы не стал делать вывод о том, что личность человека, его Я, является не чем иным, как гормоном надпочечных желез.

При более детальном рассмотрении проблемы можно легко установить, каких ошибочных умозаключений нам сле­дует остерегаться, когда речь идет обо всех взаимоотноше­ниях духа и тела: мы должны научиться точно отличать причину от следствия. И хотя нормальное функционирова­ние щитовидной железы и надпочечников является необходимым условием нормальной человеческой телесной и ду­ховной жизни, однако ни в коем случае не следует считать, что все духовное в человеке создается теми химическими процессами, благодаря которым осуществляется выработка гормонов организмом.

Я только что упомянул термин «организм». Под этим термином следует понимать всю совокупность органов чело­века, все его, так сказать, приборы и инструменты. Вклю­чить и духовное в это понятие нужно в человеке - о чем я только что говорил, подчеркивая, что духовное не может быть создано с помощью химических процессов и не может быть объяснено ими. Употребляя известное сравнение, мож­но сказать, что все духовное ведет себя по отношению к физическим органам так же, как виртуоз - к своему инст­рументу. Для развития человеческой души правильно функ­ционирующее тело является точно таким же основным усло­вием, как и наличие у виртуоза прекрасного инструмента. Виртуоз крайне нуждается именно в таком инструменте, по­скольку полностью зависит от него; даже самый блестящий исполнитель, первоклассный мастер своего дела, ничего не сможет извлечь из плохого инструмента и даже, например, из хорошего, но плохо настроенного рояля. Что же нужно делать, если рояль расстроен? Ответ прост - нужно вы­звать настройщика, который вернет инструменту его вели­колепное звучание. Очевидно, что может сбиться настрой не только у музыкального инструмента, но и у человека. Он в этом случае находится в расстроенных чувствах, впадает в состояние депрессии. И что тогда? Как вернуть человека к хорошему настрою? В некоторых случаях психиатры ус­пешно лечат подобных пациентов с помощью электрошока, возвращая в его душу такое важное качество, как любовь к жизни, умение радоваться ей. Однако делать вывод о том, что новая радость жизни идентична электричеству, столь же не­разумно, сколь и утверждать - как в предыдущем случае, - что новые душевные силы идентичны гормону щитовидной железы.

К подобного рода опрометчивым выводам многих скло­няет не только так называемая психохимия, использующая различные химические препараты, которые можно считать лишь необходимым (но отнюдь не достаточным) условием нормальной психики человека; но и то, что определяется термином «психохирургия», соблазняющее многих тем, что Л. Клагес называл «суеверной трактовкой человеческого мозга». Безусловно, с помощью хирургических операций на головном мозге можно создать условия, при которых возможна только нормальная психическая жизнь; эти условия можно изменять в сторону улучшения, то есть в любом слу­чае нормализовать работу мозга именно там, где произошли болезненные процессы. Но и скальпель нейрохирурга никог­да не коснется души человека! Подобное предложение мо­жет сделать лишь воинствующий материалист. Человечес­кий мозг не является обителью духа, человеческой души, и Клагес совершенно справедливо указывает на то, что задача исследования головного мозга состоит не в том, чтобы оты­скать «место, где обитает человеческая душа», а в поисках церебральных условий протекания различных психологичес­ких процессов. Он приводит в качестве примера следующее сравнение: кто-то в освещенном электрическими лампами помещении вывернул предохранительную пробку; никому же не придет в голову, справедливо замечает Клагес, считать место, в которое ввернута пробка, «обителью» света.

Однако из того факта, что человеческий мозг нельзя считать местом обитания души, ни в коем случае не следует делать скоропалительный вывод: следовательно, души во­обще не существует. Подобный метод аргументации наво­дит меня на давнее воспоминание: в процессе открытой дискуссии один молодой рабочий спросил меня, могу ли я показать ему какую-нибудь человеческую душу, ну напри­мер, с помощью электронного микроскопа. (Должен упо­мянуть, что он вообще не верил в существование души.) Я задал этому рабочему встречный вопрос: «Почему же он так заинтересован в доказательстве существования души при помощи микроскопа? и получил ответ: «Из-за стремления найти истину». Тогда мне пришлось задать ему еще один вопрос: «А Ваше стремление к истине - что это: что-то телесное или что-то духовное?» И он вынужден был согла­ситься: да, это что-то духовное. Кратко резюмируя этот обмен мнениями, скажу: то, что искал и никак не мог найти этот юноша, давным-давно известно как решающее условие любого поиска.

ЧЕЛОВЕК - ТОЛЬКО ЛИ ПРОДУКТ НАСЛЕДСТВЕННОСТИ И СОЦИАЛЬНОЙ СРЕДЫ?

Не стоит слишком уж драматизировать ситуацию, наблю­дая, какие бесплодные попытки делаются в настоящее время для того, чтобы помочь человеку справиться с материальными трудностями и, в особенности, с тяжелыми психологичес­кими нагрузками. Каким же образом пытаются это сделать? За исходный фактор этих усилий берут установку, согласно которой человек, в конечном счете, - это продукт двух сил, двух составляющих: с одной стороны, наследственности, с другой - окружающей среды. В прежние времена об этих двух составляющих человека сказали бы короче и проще: кровь и земля. И я очень хорошо вижу, что все делающиеся в последнее время попытки подойти к проблеме личности с изложенной выше точки зрения обречены на провал именно потому, что подлинная сущность человека - личность как таковая - не может быть объяснена с помощью подобного подхода. Следуя этим путем, я думаю, не удастся ни понять сущность человеческой природы, ни, тем более, ее изменить. Потому что мы не забыли, что человеческое в человеке на протяжении длительного времени было совершенно исключено из поля зрения - столь же долго, сколько мы говорим о человеке как о едином продукте: является ли он в своей пове­денческой сущности результирующей параллелограмма сил, составляющими которого нужно считать его наследственные корни (наследие) и окружающую среду...

Само собой разумеется, что каждый человек зависит как от своего собственного «устройства», так и от обстановки, которая его окружает, и он может свободно перемещаться только в пределах того жизненного пространства, которое предоставляют ему оба этих фактора. Внутри этого «игро­вого» пространства свобода его передвижений не ограничена ничем, и эту свободу ни в коем случае нельзя упускать из виду, говоря о сущности человеческой природы. Забывать о том, что сам человек совершенно свободен в своем поведе­нии, - значит совершить серьезную ошибку. Поскольку физическую конституцию и умственные способности чело­века мы не в силах изменить, остается обратить свои взоры на окружающий мир. Однако и его мы можем изменить лишь в незначительной степени, причем на это потребуется много времени. Следовательно, мы непременно придем к фа­тализму, если будем считать наследственные гены и окружающую среду движущими силами человека, упустив при этом из виду решающее обстоятельство: человек - хозяин своей судьбы. Каждый хозяин - а в нашем случае мы ведем речь о человеческой личности - является по самой своей сути духовным существом и поэтому свободным и отвечающим за свои поступки.

Мы оставим пока в стороне его свободу; лишь изредка возвращаясь к этой теме, мы поговорим прежде всего о лож­ном могуществе наследия и окружающей среды - мы возвысим свой голос в защиту силы человеческого духа!

Каждый человек имеет эту силу. Даже самые точные, скрупулезные научные исследования лишь подтверждают свободу человеческой личности, рассматривая эту пробле­му с разных точек зрения. Известный ученый, занимаю­щийся теорией наследственности, Фридрих Штумпфл, считал, что, несмотря на огромные средства, вложенные в так называемую глубинную психологию, психиатрию, в изучение наследственности и окружающей среды, конечные результа­ты этих исследований были просто-таки ничтожными. Ибо, продолжает Штумпфл, с помощью этих исследований человека, связанных с его мотивационными побуждениями, строением тела, функциями организма, генами наследствен­ности, мы усиленно хотим доказать, что человек - это продукт наследственности и окружающей среды. Что же мож­но, в конце концов, противопоставить всем этим многолет­ним усилиям? Такой вопрос задал в конце беседы Штумпфл, и сам дал на него удивительный ответ: образ свободного человека.

Обратимся теперь к тем близнецам, о которых поведал миру знаменитый исследователь профессор Ланге: двое так называемых однояйцевых близнецов имели совершенно одинаковые наследственные корни. Один из упомянутых близ­нецов, побуждаемый, видимо, действием генов, стал неслы­ханно дерзким, умным и опасным преступником. А что же стало с его братом - имевшим, заметьте, те же самые на­следственные гены; что же его брат сделал из себя самого? Оказалось, что он был таким же необычайно умным и хит­рым, как и его брат, но только не как криминальная лич­ность, а как криминалист. Я думаю, никто не станет спо­рить, что подобное расхождение в жизни: криминальная личность или криминалист - является решающим, оба близне­ца выбрали в жизни совершенно разные пути, и этот выбор оказался полярно противоположным, несмотря на одинако­вый «старт». Поэтому мы делаем следующее утверждение: существует третий фактор; помимо физической конститу­ции и обстановки, то есть помимо наследственности и окру­жающей среды, - существует решение человека, и оно ос­вобождает его от указанной выше зависимости.

Позвольте мне теперь привести случай из своей собст­венной жизненной практики. Одна пациентка, страдавшая тяжелыми нервными расстройствами, рассказала мне о своей сестре-близняшке - снова речь пойдет об однояйцевых близнецах, - которая, конечно же, имела те же самые на­следственные гены. Подобный вывод может сделать даже дилетант. Так вот, пациентка сообщила мне, что и она и ее сестра имеют совершенно одинаковый характер вплоть до мельчайших деталей, до самых тонких нюансов, будь то композиторы, которых они обе предпочитают, или просто какие-либо мужчины. И лишь одно различие между сестра­ми было весьма заметным: одна из них страдала нервными расстройствами, другая же была веселым, хорошо приспо­собленным к жизни человеком - ни больше ни меньше. Однако это столь существенное различие дает нам полное право развенчать традиционный фатализм, связанный с ве­рой в предначертанность судьбы, порождающей тенденцию сидеть сложа руки и ждать, что же теперь с тобой случится. Мы должны приложить еще много усилий, чтобы каждый, независимо от того, врач он или воспитатель, сделал все возможное, чтобы провозгласить могущество человеческой свободы, оставив в стороне вопросы судьбоносного наследия и влияния окружающей среды. Может быть, мы вообще очень скоро придем либо к значительному обесцениванию роли наследственных корней, либо к полному ее отрица­нию. Но отбрасывая ту или иную теорию, необходимо взять все ценное, что есть в ней. Насколько же прав был великий Гете с биологической и психологической точек зрения, с точки зрения изучения вопросов наследственности, когда ска­зал: «Природа не наделила нас ни пороками, которые не могли бы стать добродетелями; ни добродетелями, которые не могли бы превратиться в пороки».

Что ж, я думаю, мы уделили проблеме наследственности достаточно внимания. Поговорим теперь о другом важном факторе, определяющем судьбу человека настолько, что о его собственной свободе - как принято считать - не мо­жет быть и речи. Другими словами, как обстоит дело с влиянием окружающей среды? Вспомним известное утверждение Зигмунда Фрейда: «Давайте подвергнем испытанию голодом группу совершенно разных людей; чем больше будет воз­растать их потребность в продуктах питания, тем сильнее будут стираться все их персональные различия, а на их место встанет отчетливый первобытный инстинкт голодного челове­ка». Впрочем, оставим в покое Фрейда. В нашем веке - и это не секрет - миллионы людей принимали участие в подобном «эксперименте». Достаточно вспомнить лагеря для военнопленных или концлагеря. Заключенные изо всех сил противились своему концу - как окончательному результа­ту этого «эксперимента», - но они боролись за свою жизнь так, как об этом говорил в своем заключительном слове профессор Штумпфл, подводя итог разговору о результатах исследования наследственности. Еще раз хочу подчеркнуть, что результаты этих двух отнюдь не научных экспериментов были одинаковыми: то, благодаря чему люди сохраняли чело­веческое достоинство (и чему все мы были свидетелями), - это способность человека самостоятельно принимать реше­ния. У военнопленных и заключенных концлагерей хотели отнять всё, но не сумели отнять самое главное - свободу, которая позволяла им принимать нужное решение в том или ином случае. И отнюдь не каждый из них был превращен голодом в зверя - что часто утверждается во многих недо­стоверных рассказах. Да, были некоторые мужчины, дрогнув­шие, сломленные жизнью в лагерных бараках. Но таких было мало. Как правило, на лагерных перекличках люди делились друг с другом и добрым словом, и последним куском хлеба. Об этом вспоминает почти каждый военнопленный, прошед­ший ужасы лагерей. Следовательно, не может быть и речи о том, что любое заключение под стражу, любой лагерь, вооб­ще любое воздействие окружающей среды на человека - полностью и однозначно определяет его поведение.

Безусловно, я не буду спорить с тем, что именно в за­ключении и именно в состоянии голода всегда проявляется потребность человека в чьей-нибудь поддержке. Эту мысль подтверждает полученное мной письмо одного американско­го психиатра, который попытался исследовать, как вели себя и были ли стойкими все американские солдаты, побывавшие в плену у японцев; к тем факторам, которые способствовали выживанию в плену, принадлежали и обмен мнениями о со­бытиях в мире, и окрашенный в оптимистические тона раз­говор о будущей жизни. Этот человеческий опыт можно сравнить лишь с мудрым изречением Ницше, который ут­верждал: «Человек, который знает, зачем нужно жить, вы­терпит практически любые невзгоды». К таким невзгодам относится, конечно же, и голод.

Мне очень хочется пригласить к участию в данном разго­воре тех студентов (их было 36 человек), которые по пригла­шению Университета штата Миннесота участвовали в полугодичном эксперименте, во время которого всех их посадили на голодный паек, причем этот паек соответствовал дневному рациону людей во время последнего года Второй мировой войны в Европе. В течение всего этого эксперимента прово­дилось как психологическое, так и терапевтическое обследо­вание студентов. Довольно быстро многие из них стали обидчивыми и раздражительными, что свойственно голод­ным людям. Спустя примерно пять месяцев некоторые сту­денты были довольно близки к отчаянию. Однако, несмотря на возможность в любой момент прервать эксперимент - ни один из них не сделал этого. И здесь я хотел бы сделать решающее замечание: когда у человека есть сильная моти­вация к какому-нибудь действию, когда он считает, что в этом есть смысл, - человек может стать сильнее любых внешних обстоятельств и собственного внутреннего состо­яния; он сумеет преодолеть их, и внутри того жизненного пространства, которое предоставлено ему судьбой, он - свободен.

И эта свобода человека лишь подтверждается современ­ной наукой, многими скрупулезно выполненными и хорошо организованными исследованиями ученых-медиков. И когда сегодня многие говорят о том, что клинические результаты опытов, а также исследования проблем наследственности, эксперименты в области нейрохирургии, биологии, психологии и социологии якобы доказали, насколько зависим от многих факторов и попросту слаб человеческий дух, истина лежит как раз в обратном: в результате всех клинических исследований была выявлена непреклонная сила человечес­кого духа. И сегодня слова, сказанные более ста лет назад виднейшим представителем медицинской школы бароном фон Фойхтерслебеном, звучат так же актуально, как и в те дни. Еще раз вдумайтесь в то, что сказал барон: «Медицину очень часто упрекают в том, что она обнаруживает явную склон­ность к материализму, то есть к мировоззрению, отрекающемуся от человеческого духа; но этот упрек абсолютно несправедлив. Ибо ни у кого нет большего стремления опре­делить силу человеческого духа, чем именно у врача, хоро­шо знающего слабость человеческой материи; и если врач так и не овладел этими знаниями, то это вина не науки, а его самого, поскольку именно он не уделил достаточного внима­ния этому важнейшему вопросу».

СТРАХ ЧЕЛОВЕКА ПЕРЕД САМИМ СОБОЙ

Хорошо известно, что наше столетие называют столети­ем страха. В первую очередь речь идет о страхе человека перед завтрашним днем. К чему еще может относиться страх человека - это уже следующий вопрос. Ответ на этот во­прос пытается дать современная философия экзистенциализ­ма, которая считает, что в конечном счете все страхи чело­века являются страхом перед небытием.

Психотерапевты уделяют вопросу страхов человека боль­шое внимание. Все невропатологи прекрасно знают, какую огромную роль играет страх в жизни каждого человека. Обыч­но этот страх относится ко всем факторам, которые могут угрожать жизни человека, и здесь прежде всего следует на­звать страх перед мучительной смертью. То, что врачи на­зывают ипохондрией, есть не что иное, как концентрация страха человека на каком-либо одно органе, так сказать, фокусе возникновения гнетущего чувства страха.

В те мгновения, когда человек испытывает страх не пе­ред вечностью, а скорее перед чем-то конкретным, опреде­ленным, перед каким-то недугом; в те мгновения, когда он фокусирует все свое внимание на возникшем заболевании, думая только о нем, страх сменяется постоянной тревогой. Впрочем, различие между этими понятиями, которые пер­вым ввел создатель психоанализа Зигмунд Фрейд, а впослед­ствии использовал и Кьеркегор, отец философии экзистен­циализма, практически исчезло.

Страх человека перед болезнями нужно выделить в осо­бую категорию. Этот страх часто и является причиной за­болевания, он как бы призывает то, чего как раз и боится человек. Существуют доказательства того, что большинст­во случаев смерти человека в воде объясняется именно стра­хом утонувшего перед таким концом. Если считать жела­ние отцом замысла, то можно сказать, что страх - мать события. Это справедливо и для случаев самых различных заболеваний. То, что вызывает тревогу человека, чего он со страхом ожидает, то и возникает как событие, происхо­дит, случается с ним - называйте это как хотите. У того, кто постоянно боится покраснеть, сразу же появляется кра­ска на лице. У того, кто постоянно боится вспотеть в не­подходящий момент, страх немедленно вызывает выделение пота. Невропатологи хорошо знают этот механизм дейст­вия страха перед ожиданием неприятных событий. Причем в данном случае возникает замкнутый круг: сначала какое-нибудь легкое нарушение здоровья, которое быстро про­шло бы, не обрати на него человек никакого внимания, вызывает у него страх; страх резко усиливает это наруше­ние, а развившийся недуг порождает у этого человека еще большее чувство страха. Дьявольский круг замкнулся, и человек будет находиться в нем по крайней мере до прихо­да врача.

Колдовское начало этого замкнутого круга состоит в том, что замешенное на страхе беспокойство за свое здоро­вье приводит к интенсивному самокопанию. Вспомним лю­дей, страдающих заиканием: они изо всех сил стараются следить за своей собственной речью, но этот самоконтроль приводит лишь к тому, что их речь становится еще более прерывистой. Или другой пример: люди, делающие неимоверное усилие для того, чтобы заставить себя заснуть; на­пряженные попытки сосредоточить все свое внимание на процессе засыпания дают прямо противоположный эффект. Правда, может случиться и так, что процесс нормального засыпания постоянно нарушается мыслью: «Постой-ка, перед тем как лечь спать, я, кажется, собирался еще кое-что сделать». Нужно прогнать от себя подобные мысли, рассла­биться и спокойно заснуть.

К чувствам, перед которыми испытывают страх нервные люди, относится сам страх. Невропатологи говорят в таком случае о страхе перед страхом. Видимо, именно такой страх имел в виду один невротик, который, беседуя с Ф. Д. Рузвельтом, сказал: «Я ничего не боюсь так сильно, как самого страха». Хорошо известна такая болезнь как агорафобия, или боязнь пространства. В разговорах с этими пациентами в большинстве случаев выясняется, что они больше всего опасаются сердечного приступа или кровоизлияния в мозг (а иногда просто коллапса), в результате чего они могут упасть прямо на улице.

Подобно тому, как многие невротики испытывают страх перед страхом, многие нервные люди боятся непредсказуе­мости каких-либо событий и своих навязчивых идей. Эти люди считают свои навязчивые идеи серьезными симптомами психического заболевания. Такие достойные всяческого со­чувствия люди видят себя, как они обычно выражаются, сидящими в кровати, на которой установлены решетки.

Для невротиков, испытывающих страх перед неизбеж­ностью событий, все это чрезвычайно трагично. Наряду с людьми, которые в любом случае как бы застрахованы от серьезных нарушений психики, существуют и люди, страда­ющие от своих навязчивых идей или весьма склонные к этому. Однако болезненный гипертрофированный страх перед возможными нарушениями психики является, по сути дела, навязчивой идеей, и все люди, страдающие навязчивы­ми идеями, должны иметь в виду, что именно неврозы страхуют их от психозов, делают их невосприимчивыми к психозам, так что они могут быть совершенно уверенными в том, что у них никогда не появятся вследствие этого какие-либо нарушения психики.

Но люди, страдающие навязчивыми идеями, испытывают страх еще перед одним обстоятельством: они боятся того, что начнут взывать о помощи где-нибудь в театре или в церкви; они боятся остаться в одном помещении с другими людьми, боятся, что они могут напасть на этих людей, - поэтому от таких пациентов нужно в любом случае держать как можно дальше ножи, вилки, ножницы и другие опасные предметы. Люди, страдающие навязчивыми идеями, испыты­вают страх перед открытыми окнами, расположенными на верхних этажах зданий; они боятся, что выпрыгнут из окна, повинуясь внутреннему импульсу. Со всеми перечисленными мною иллюзиями, возникающими у данных пациентов, мож­но и нужно бороться. Кстати, среди множества людей, по­кончивших жизнь самоубийством, нет ни одного, кто сделал бы это, повинуясь навязчивому импульсу - то есть осуще­ствив свою навязчивую идею. Насколько мне известно, еще ни один человек, одержимый какой-либо навязчивой идеей, не схватил другого человека за горло, не тронул другого человека даже пальцем.

Закончим наш разговор о страхах человека его стра­хом перед небытием, страхом перед собственной смертью. Но небытие, которого так страшится человек, находится не только вне человека, но и заключено в нем самом. Именно перед этим внутренним небытием человек испытывает страх, и из страха перед самим собой он бежит от самого себя: он бежит от одиночества, так как одиночество означает - быть всегда наедине только с самим собой. А когда чело­век бывает вынужден остаться наедине только с самим со­бой? Когда резко ослабляются или полностью прекраща­ются его связи с какими-либо общественно полезными де­лами. Например, в конце недели, то есть в выходные дни. Одинокие выходные - так назывался нашумевший про­никнутый тоской шлягер - пользуются весьма дурной славой, так как именно в эти дни происходит наибольшее количество самоубийств, к которым людей подтолкнул не только шлягер оборотистого музыкального издательства. Не­вропатологи хорошо знают подобные симптомы психического заболевания, которое они называют неврозом выходно­го дня.

При этом речь идет о чувстве, навеянном пустынной местностью, вообще пустым пространством, внутренней пу­стотой и ощущением бессмысленности жизни, которые охватывают человека именно тогда, когда затихает его трудо­вая деятельность, наполненная в течение рабочих дней са­мыми разнообразными заботами. Данное переживание бес­цельности и бессмысленности всех усилий я назвал экзис­тенциальной фрустрацией, то есть невыполнимостью наибо­лее присущего человеку желания смысла. Данное желание смысла я противопоставляю желанию власти, которое в фи­лософии индивидуализма ярко проявляется в форме стрем­ления к тщеславию. И это желание смысла я также проти­вопоставляю второму человеческому желанию, а именно желанию удовольствий, в явном господстве которого, в виде фрейдовского принципа удовольствия, так убежден психо­анализ. Рассматривая невроз выходного дня, мы убеждаемся в том, что именно в тех случаях, когда желание смысла полностью сводится к нулю, поскольку остается неосуще­ствленным, на первый план выходит желание удовольствий, а собственная экзистенциальная невостребованность чело­века вредит его сознательному отношению к жизни и пря­чется от его собственной совести. То, что экзистенциаль­ная фрустрация в общем смысле этого понятия, а в особен­ности так называемый невроз выходного дня, может закон­читься летальным исходом, то есть довести человека до самоубийства, - доказала научная работа гейдельбергского врача-терапевта Плюгге, который на примере пятидеся­ти суицидных попыток наглядно продемонстрировал, что они не были вызваны ни возникшими болезнями, ни тяже­лым материальным положением, ни профессиональными, ни какими-либо другими конфликтами, а, как это ни удивительно, объяснялись лишь одним: крушением всех на­дежд, ощущением бессмысленности собственного сущест­вования, породившим безысходную скуку; или, другими сло­вами, несбывшимся желанием наладить осмысленную, до­стойную человека жизнь.

ПСИХИЧЕСКАЯ ГИГИЕНА ДЛЯ ЛЮДЕЙ ПРЕКЛОННОГО ВОЗРАСТА

В настоящее время все чаще слышны разговоры о так называемом интенсивном старении населения. Под этим под­разумевается тот факт, что количество людей преклонного возраста постоянно растет, в то время как процент молодых людей в обществе, напротив, снижается. Я не буду здесь подробно останавливаться на тех политических, социальных и медицинских последствиях, которые влечет за собой ука­занный сдвиг процентного соотношения людей различного возраста в современном обществе, а попытаюсь оценить роль психотерапии и психической гигиены людей и поэтому уде­лю особое внимание лечению и профилактике психических заболеваний.

Редко какой-нибудь ответ на простой вопрос так метко попадает в точку, как ответ одной пожилой женщины, кото­рую поместили в приют для престарелых и которую знако­мые, посещавшие ее, однажды спросили: «Скажи нам, чем ты здесь занимаешь свое время?». И в ответ услышали: «Все очень просто: ночью я сплю, а днем хвораю». Что она хоте­ла этим сказать? Да всего лишь то, что пассивное времяпрепровождение есть не что иное, как вяло текущая болезнь. Тот человек, в котором есть хоть малейшее желание не только просто существовать, но и принимать активное учас­тие в жизни, хорошо знает, что одно лишь бытие - в жизни каждой человеческой личности, которая достойна это­го определения, - не может принести ей ни малейшей ра­дости, ни малейшего удовлетворения. Человеческая жизнь, в собственном смысле этого слова, должна быть чем-то боль­шим, чем просто «растительное» существование. Этим я хочу сказать, что всем без исключения людям должно быть свой­ственно стремление к осмысленной жизни, что в каждом человеке заложена с рождения потребность наполнить смыс­лом свое существование.

Когда стремление человека наполнить свое бытие смыс­лом, сделав свою жизнь полной и содержательной, остается нереализованным, человека начинают преследовать чувства собственной ненужности и пустоты; эта невостребованность в жизни начинает отрицательно сказываться на его здоровье, нарушая основные процессы жизнедеятельности его орга­низма. Ни для кого не секрет, что люди, которые вышли на пенсию и не сумели возместить потерю своей профессио­нальной деятельности каким-нибудь равным ей в психологи­ческом смысле занятием, в подавляющем большинстве случаев начинают болеть различными болезнями, испытывают чувство постоянной слабости и, потихоньку угасая, сравни­тельно рано покидают этот мир. Хорошо известно и прямо противоположное явление: сознательное бытие людей пре­клонного возраста, наполненное решениями разнообразных конкретных задач и в высшей степени личных проблем, не только оказывает крайне благоприятное влияние на психи­ческое состояние таких людей, но и позволяет им избежать очень многих заболеваний, что, конечно же, намного увели­чивает срок их жизни.

В доказательство этого утверждения я мог бы привести длинный ряд различных историй болезни, но вместо всех этих историй приведу известный случай из области литературы. Давайте вспомним, что великий Гете, находясь в весь­ма преклонном возрасте, усиленно работал над второй час­тью драматической поэмы о докторе Фаусте. После семи лет напряженнейшей работы он наконец завершил свой труд и поставил свою печать на дописанной рукописи - это было в январе 1832 года. А в марте 1832 года он скончался. Я думаю, что мы не будем слишком далеки от истины, если предположим, что Гете, которому в то время уже исполни­лось 82 года, чувствовал приближение смерти, давно, если можно так выразиться, стучавшейся к нему в дверь. Но он сохранял страстное стремление завершить свое великое про­изведение - и смерть отступила. Точнее сказать, он отодви­нул ее приход - до тех пор, пока поэма, которой он посвя­тил многие годы своей жизни, не была закончена. Напря­женная творческая работа в течение семи лет помогла вели­кому писателю побеждать смерть.

После данного экскурса, связанного с историями болез­ней и примером из жизни великого писателя, позволю себе сделать небольшое отступление. Мы часто слышим, напри­мер, что дрессированные животные, выступающие в цирке и выполняющие разнообразные трюки - можно сказать, ре­шающие там поставленные перед ними задачи, - так вот, эти животные живут в среднем намного дольше, чем те их собратья, которых содержат в зоопарках, где они ведут пас­сивный образ жизни.

Но давайте вновь вернемся к людям и попытаемся на основе всего сказанного выше дать практические рекомен­дации. Можно смело утверждать - и это особенно под­черкивал профессор Штранский, неустанно доказывавший настоятельную необходимость психической гигиены для тех людей преклонного возраста, которые были вынуждены пре­кратить профессиональную деятельность, - что вышед­шим на пенсию людям нужно обязательно дать шанс зани­маться каким-либо другим, важным и полезным делом. В противном случае их, так называемое, пассивное бытие пре­вратится в медленное умирание. Штранский убедительно показал, что активная, творческая жизнь людей преклон­ного возраста идет обществу только на пользу. Я могу лишь добавить к его словам, что подобная «востребованная» жизнь этих людей имеет чрезвычайно большое психологическое значение. По моему глубокому убеждению, любая творчес­кая деятельность имеет огромную внутреннюю ценность, наполняя пожилых людей чувством смысла собственного су­ществования вне зависимости от того, сколько именно лет им исполнилось.

К сожалению, очень многие люди считают абсолютно недоказанным, что чувство собственной полезности и ра­дость бытия имеют столь важное значение в психологическом смысле. Попробую привести подобное доказательство. Я неоднократно сталкивался в своей жизни со многими случаями, относящимися к рассматриваемой теме, - я го­ворю о психологическом состоянии людей, потерявших работу, об описанном мною выше неврозе безработицы и о связанных с этим неврозом терапевтических мерах.

В 1933 году, во времена мирового экономического кри­зиса, два австрийских психолога - Лазарсфельд и Цейзель - опубликовали в медицинском журнале статью о безработных Мариенталя. В той статье они убедительно показали, какое пагубное, просто-таки разрушительное вли­яние может оказать безработица на психическое здоровье людей. Правда, в конечном счете, эта публикация лишь подтвердила то, что сказал Паскаль триста лет тому назад. В одном из его философских трактатов есть такая фраза: «Ничто так не отравляет жизнь человека, как отсутствие у него задач и целей». При ближайшем рассмотрении это утверждение оказывается столь же справедливым, как и тезис, о котором уже шла речь; правда, в то время как Паскаль говорил о разрушительном влиянии на психику отсутствия у человека жизненных задач и целей, я, продол­жая его мысль, исхожу из того, что не существует ничего другого, что помогало бы человеку преодолевать жизненные трудности, кроме его сознательного стремления служить определенному делу.

В рамках тех исследований, которые я сделал, изучая невроз безработицы, этот тезис полностью подтвердился. Правда, предметом этих исследований были преимуществен­но молодые люди, которые - по причине отсутствия у них работы - находились в состоянии тяжелейшей депрессии. Мне часто говорят, что причина этой депрессии слишком уж очевидна и для этого не нужны никакие исследования. Может быть, это и так, но я хотел бы обратить внимание своих читателей прежде всего на то обстоятельство, что подобная депрессия никогда не сохраняется так же долго, как и ее видимая причина, то есть безработица, и что ее легко можно преодолеть, не дожидаясь, пока подвернется хоть какая-нибудь работа. Я хочу сказать, что это гнетущее состояние прекращается сразу же, как только юноши (или девушки) начнут заниматься общественно полезной работой, всецело отдавшись этому новому делу, например, в системе народного образования, в общественной библиотеке или в какой-либо молодежной организации. Так или иначе, но к ним, в конце концов, может вернуться чувство служения лю­дям; они осознают, что отдают свои силы хорошему делу, и больше не будут ощущать себя никому не нужными людьми. Довольно часто я слышу от таких молодых людей следую­щую фразу: «Да, мы во многом нуждаемся; но это не связа­но только с деньгами: мы хотим понять, для чего мы роди­лись на этот свет, постичь смысл своей собственной жиз­ни». Но ведь смысл жизни можно постичь - и это самое главное - независимо от того, как ты добываешь хлеб свой насущный и ходишь ли ты регулярно на службу. И очень многие из тех, у кого постоянно урчит в животе, ибо они по-прежнему не могут найти работу и поэтому питаются очень плохо, все же, несмотря ни на что, сумели найти смысловой стержень жизни и благодаря этому справились со своей депрессией.

Возвращаясь к психологическим установкам, о которых говорил Штранский, могу сказать, что я смотрю на жизнь оптимистично, поскольку я убежден: все люди преклонного возраста в состоянии вернуться к полнокровной жизни и справиться с подкрадывающейся к ним депрессией, и это ни в малейшей степени не зависит от того, имеют ли они опла­чиваемую работу или занимаются общественно полезной деятельностью.

Итак, с точки зрения психолога, не слишком важно, мо­лод человек или стар, и если стар, то насколько; гораздо более важен вопрос, заполнены ли его время и его душа тем делом, которому данный человек может посвятить в данный момент свою жизнь; сумел ли человек, несмотря на свой воз­раст, сохранить тягу к радостной, наполненной событиями жизни, ибо, говоря словами поэта, «душа обязана трудиться и день и ночь, и день и ночь». И совершенно не имеет никакого значения, связана ли деятельность человека, дающая ему осо­знание смысла собственного бытия, с денежным вознагражде­нием или нет; с точки зрения психологов, основополагаю­щим и, можно сказать, решающим является вопрос, который заключается в том, пробуждает ли эта деятельность в чело­веке, несмотря на его преклонный возраст, сильное желание быть - быть для кого-то или для чего-то.